wrapper

Новости - слайдер на главной

15-02-03Высказывание главы государства по поводу структурной перестройки экономики, которое заканчивалось призывом к экономистам помочь советом, нашло отклик у белорусских экономистов. Экономист Владимир Акулич рассмотрел данный вопрос на своем блоге.

“Если кто-то знает иной путь – предложите. А стонать в газетах, в интернете, что сегодня структура экономики не та, что мы ее не меняем, эту структуру, – это, извините меня, люди, которые вообще ничего не знают в экономике, и в частности – в белорусской”, сказал глава государства.

Начнем с выдержек из выступления главы государства:

“Наша беда в том, что не я и не вы создавали эту экономику. Она нам такой досталась". “Многие говорят: "Так надо провести структурную перестройку экономики и реформирование”. Что такое провести структурную перестройку, изменить структуру экономики? “Нам говорят: “Надо изменить структуру экономики” – я согласен. Кто мне даст триллион долларов, чтобы изменить структуру экономики? И сколько для этого надо лет?".

"Конечно, эта структура, неправильная для нашей страны, создавалась даже не десятилетиями, сто лет – как минимум. Можно изменить структуру, и это было бы правильно, если бы мы привязывали ее к тем источникам сырья, которые у нас есть".

"Какой путь? Если мы можем и на рынке есть спрос на соль, на калийные удобрения, на деревообработку – эти направления надо развивать, потихоньку уходя от ненужных – где у нас полный импорт, – создавая новые. Но это десятилетия, это нашей с вами жизни не хватит, и для этого надо немалые деньги".

“Дайте мне триллион долларов” и тогда “я [с]могу изменить структуру нашей экономики”.

“Я получал 15 лет назад советы от «умников» отказаться от поддержки и развития сельского хозяйства. Я предложил сделать упор на сельское хозяйство – это же не лозунг, это же деньги! За последние пять-семь лет мы только по нашим подсчетам – не все ж в учет берется – в сельское хозяйство "вкинули" 45 млрд. долларов! Почти в каждом хозяйстве – бывшем колхозе-совхозе – мы построили агрогородки». “Несмотря на отказ от частной собственности на землю, в Беларуси решили развивать крупнотоварное сельское хозяйство: "Эти огромные латифундии надо сохранить, нельзя на куски резать”.

"Основываясь на том, что нам досталось от наших дедов-прадедов, от наших родителей, ничего не уничтожая, надо идти вперед, развивая эти направления, чего бы нам это ни стоило, даже с определенными потерями на этом этапе, надеясь на то и веря в то, что завтра это все окупится. Если кто-то знает иной путь – предложите. А стонать в газетах, в интернете, что сегодня структурная экономика не та, что мы ее не меняем, эту структуру, – это, извините меня, люди, которые вообще ничего не знают в экономике, и в частности – в белорусской” Конец цитаты (Ссылка: http://news.tut.by/politics/231170.html).

***

Может быть автор блога тоже ничего не понимает в экономике, но тем не менее есть желание разобрать этот вопрос. Дело в том, что ситуация со структурой экономики Беларуси, которая не соответствует требованиям времени, не является уникальной. Через решение такой проблемы прошли в свое время многие страны бывшего социалистического лагеря. Приведем примеры резкой структурной перестройки экономики, которые проводили правительства стран Центральной и Восточной Европы и стран Балтии.

Опыт Словакии

В 1993 году словацкая экономика пребывала в глубочайшем кризисе. Одна из главных его причин — унаследованная от коммунистических времен структура экономики, в которой значительное место занимал военно-промышленный сектор. В социалистические времена Чехословакия занимала пятое место в мире по производству оборонной техники, 70% которой создавалось на словацких заводах. А в 1993 году на них производилось лишь 3% того, что производилось в 1989-м году. После распада Советского Союза и советского военного блока продукция этих заводов стала никому не нужна. И многие десятки тысяч высококвалифицированных специалистов оказались без работы. Безработица была тогда огромной: из 2 миллионов 600 тысяч людей трудоспособного возраста работы не имели около 600 тысяч. И не только из-за развала словацкой оборонной индустрии. Развалились также сельское хозяйство и электронная промышленность. К 2000 году безработица в Словакии составила 20%.

Что же стало с оборонными заводами, с сельскохозяйственными предприятиями и предприятиями электронной промышленности Словакии? Что стало с работавшими на них рабочими и специалистами? Где теперь эти люди?

Оборонные предприятия выпускали не только военную технику, но и 20% словац­ких товаров гражданского назначения. Эти товары они продолжали производить и после того, как оружие производить перестали. А часть таких предприятий была перепрофилирована. Они стали предприятиями автомобильной промышленности, на которых трудятся многие из тех, кто раньше работал на заводах, производивших военную технику. Например, в городе Мартине, где находился самый крупный оборонный комплекс Словакии, сейчас производятся коробки передач для германского “Фольксвагена”. А в другом районе, тоже бывшем одним из центров военной промышленности, создает автомобили южнокорейская компания “Киа”. Сегодня Словакию называют “европейским Детройтом”, потому что в ней разместили свои производства крупнейшие мировые автомобильные компании, и эта страна стала мировым лидером по производству автомобилей в пересчете на душу населения.

На бывших оборонных предприятиях производятся не только автомобили. Так, завод, выпускавший двигатели для военных самолетов “Альбатрос”, в ходе кон­версии был перепрофилирован в компанию, которая производит крупногабаритные подшипники для ветряных электростанций. Это очень сложное в техническом отношении изделие, в мире всего несколько предприятий, которые его производят, и словаки гордятся тем, что среди них есть и их завод.

Демонтаж социалистического сельского хозяйства сопровождался падением доли занятых в нем с 15% до 6%, причем люди, оказавшиеся не востребованными в этой отрасли, не могли быть, как правило, востребованы и в других в силу низкой квалификации. Поначалу в Словакии оказались банкротами 80% сельскохозяйственных предприятий. Но после того как произошло их разгосударствление и была осуществлена приватизация земли, сельское хозяйство в Словакии возродилось благодаря притоку в него частного словацкого капитала (около 80% всех вложений) и капитала иностранного (около 20%). Прежде всего, датского и голландского.

Рухнула вся словацкая электронная промышленность. Но на ее место пришли зарубежные фирмы. Например, “Самсунг” построил в Словакии свой завод, выпускающий телевизоры и принтеры. Есть завод «Сони», производящий телевизоры с плазменными экранами, есть и другие предприятия, принадлежащие иностранцам и экспортирующие свою продукцию во многие страны.

В ходе структурной перестройки экономики и приватизации словацких предприятий Словакия, бывшая до того одним из аутсайдеров по показателю привлечения иностранных инвестиций среди бывших социалистических стран, стремительным рывком ворвалась в число лидеров. О масштабе притока иностранного капитала можно судить по двум цифрам: с 1990 по 2000 год зарубежные инвестиции в экономику Словакии составили $4,5 млрд., причем почти $2 млрд. из них пришлось на один 2000 год.

В течение нескольких лет иностранцам были проданы крупные пакеты акций телекоммуникационной компании «Словак телеком», словацкой газовой монополии и нескольких ведущих энергетических компаний. Правда, для компаний, поставляющих идущий из России природный газ, а также тех, которые производят и распространяют электроэнергию и управляют на территории страны работой нефтепроводов, законодательно установлен максимальный уровень иностранного участия — он не должен превышать 49%.

Иностранцам были также проданы большинство словацких банков. До этого в Словакии, как и в Чехии, существовала система, при которой банки, принадлежавшие государству, поддерживали государственные предприятия льготными кредитами, которые не всегда возвращались и, как правило, реструктуризировались. И только в 1998 году правительство решило, наконец, отрезать финансирование экономики от государства. А в 2000-м это решение было реализовано, в результате чего почти все словацкие банки стали контролироваться иностранным капиталом.

Правда Словакия активно пошла на приватизацию отечественных предприятий только тогда, когда срочно понадобились деньги, а другие источники стали не доступны. В 1997 году начался мировой экономический кризис, из которого прежняя политика вывести Словакию уже не могла.

Ситуация усугублялась еще и тем, что государству предстояло погашение облига­ций, выданных населению в обмен на купоны. А денег на это не было. И новое правительство, пришедшее к власти в 1998-м, взяло курс на широкое привлечение иностранного капитала. В том числе и посредством продажи ему словацких предприятий.

Таким образом, Словакии удалось осуществить конверсию военно-промышленного сектора экономики и добиться в этом заметных результатов. В первую очередь благодаря предпринятой в конце 1990-х годов резкой переориентации экономического курса на широкое привлечение иностранного капитала. Его приток в страну, обеспеченный созданием привлекательного инвестиционного климата, позволил сравнительно быстро перепрофилировать старые предприятия и открыть новые, позволил превратить маленькую Словакию в один из центров мировой автомобильной промышленности.

Структура словацкой экономики в результате проведенных реформ радикально изменилась: если раньше в ней доминировала промышленность, то сейчас – сфера услуг, в которой производится около 65% словацкого ВВП. В промышленности – около 30%, в сельском хозяйстве – примерно 5%.

Сегодня средняя зарплата в Словакии составляет €775 (Br5 млн. 495 тыс.), средняя пенсия – €350 (Br2 млн. 480 тыс.). Безработица – 11%.

Опыт Румынии

В начале 1990-х годов Румыния, как Беларусь сегодня, пыталась найти свой особый путь экономического развития. Предприятия, несмотря на декларировавшийся курс на приватизацию, фактически оставались в собственности государства, что обрекало их на неэффективность и, соответственно, на неконкурентоспособность. Инвестиции из-за рубежа в страну не шли. Оплата труда была крайне низкой, что при таком типе экономики вполне закономерно.

Этот курс во многом задавался не только доставшейся по наследству новому руководству структурой экономики, но и инерцией прежней авторитарной модели развития. Именно она диктовала властям линию их политического поведения. В 1990 году румынские политики, которые стали победителями на парламентских и президентских выборах, произносили на митингах речи о недопустимости “продавать за бесценок страну”, то есть румынские заводы и фабрики, западным хозяевам, которые будут выжимать из румын все соки и вывозить из страны все деньги. Это была, конечно, пропаганда, но многие люди оказались к ней восприимчивы. Это была дорога в тупик, но тогда это мало кто понимал. Потребовался драматический опыт неудач, чтобы тупиковость такого пути была обществом осознана. В те времена ориентиром была выбрана шведская социально-экономическая модель, которую тогдашнее руководство намеревалось перенести на румынскую почву. Но эту модель приспособить к тогдашним румынским условиям оказалось невозможно, а тип социального государства, который создавался в Румынии, оказался нежизнеспособным. Оно смогло поддерживать на относительно низком уровне безработицу, но не смогло обеспечить развитие.

Власти опасались, что радикализация рыночных реформ неизбежно приведет к закрытию неконкурентоспособных предприятий. Едва ли не больше всего власти опасались тогда увеличения безработицы, которое стремились заблокировать. Все, что касалось экономической эффективности, отступало на второй план. Тем не менее, тяжелого экономического кризиса все равно избежать не удалось. Он наступил в 1996 году. И только после этого в политическую повестку дня было поставлено – завершение либерализации экономики и активное проведение структурных реформ.

Только за один 1997 год было продано 35% государственной собственности. При этом убыточные предприятия продавались по низким, почти символическим ценам без выставления покупателям каких-либо условий, а часть предприятий, на которые покупателя не находилось, была ликвидирована. Речь шла не столько о модернизации экономики, сколько об освобождении ее от балласта. Приватизировались в основном небольшие или не имеющие важного хозяйственного значения объекты.

 

Но уже в следующем, 1998 году греческой телекоммуникационной компании было продано 35% румынской компании Rom Telecom (впоследствии пакет проданных грекам акций увеличился до 54%).

В связи с началом вступления в ЕС, начиная с 1999 года ведущие румынские предприятия – в том числе и те, которые в начале 1990-х считались приватизации не подлежащими, – стали продаваться иностранцам. За несколько лет западные компании стали владельцами крупнейших румынских предприятий нефтехимической, металлургической, электротехнической, автомобильной, шарикоподшипниковой, цементной, пищевой промышленности. В собственность иностранцев переходили электрораспределительные и газораспределительные компании, был продан австрийцам и контрольный пакет акций нефтяной компании Petrol – крупнейшей в Центральной и Восточной Европе, располагающей двумя нефтеперерабатывающими заводами и сотнями заправочных станций (в том числе и за рубежом) и ведущей разработку нефтяных месторождений в нескольких странах (Индии, Казахстане, Иране).

В 1997 году начинали с того, что продавали собственность иностранцам без всяких условий и возлагаемых обязательств. Тогда речь шла о предприятиях, которые и без обязательств не очень-то стремились покупать. В дальнейшем же условия оговаривались. Они могли касаться инвестиций, сохранения профиля предприятия и рабочих мест на тот или иной срок, экологии и многого другого. В случаях, когда соблюдение тех или иных условий было особенно важно, правительство Румынии сознательно шло на снижение продажной цены.

В период с 1993 по 2005 год было заключено 10 800 соглашений о купле-продаже румынских предприятий. Из них 1450 были впоследствии расторгнуты, так как покупатели не могли выполнить взятые на себя обязательства. В этих случаях компании возвращались государству, а затем снова приватизировались.

Показателен еще один пример в том плане, что нет ничего невозможного. Так, в Румынии с самого начала проведения реформ серьезной проблемой были убыточные шахты. Шахтеры в начале 1990-х годов являлись серьезной протестной силой. Они даже “захватывали” столицу. Не одно правительство Румынии пало под их давлением и долгое время считалось, что убыточные шахты закрыть невозможно. Однако нашелся человек, который смог это сделать. В 1997 году в Румынии премьер-министром был Виктор Чорбя. Страна в то время переживала острый кризис, и премьер, будучи экономистом, понимал, что с шахтами, приносившими одни убытки, надо что-то делать. И он предложил своего рода сделку: шахты закрываются, а горнякам выплачивается в течение трех лет до 50 их месячных зарплат. Как распорядиться этими довольно большими деньгами – открыть свой бизнес или как-то еще – предоставлялось решить им самим. И горняки согласились, убыточные шахты были закрыты. Этот пример показывает, что при наличии политической воли и соответствующего уровня знаний, нет таких проблем в экономике, которые нельзя было бы решить, даже если это касается таких сложных вещей, как ломка существующей модели развития или проведение структурных реформ в экономике.

Лишь после проведенных реформ экономика Румынии вышла на устойчивый рост. Осталась в прошлом и огромная инфляция. В 2007 году она опустилась до 6,6%, и после этого удерживается в пределах 5-7% за год. По меркам ЕС это много, но по сравнению с тем, что румыны еще совсем недавно имели, — прогресс значительный. По прогнозу экспертов МВФ в 2011-2015 гг. годовая инфляция в Румынии будет составлять 2-3%.

Высокие темпы экономического роста в последние годы (6-9% в год) в значительной степени были обусловлены притоком в Румынию иностранных инвестиций. Если в 1990-е годы они в Румынию почти не шли, то в 2000-е годы их объемы резко возросли: €5,2 млрд. в 2005 году, €9 млрд. – в 2006-м, €7 млрд. – в 2007-м. Структурные и институциональные реформы сделали Румынию привлекательной для заграничных предпринимателей. Товары, производимые в Румынии, вполне конкурентоспособны на европейских рынках.

Средний размер зарплаты в Румынии составляет – €400 (Br2 млн. 835 тыс.), средняя пенсия –€175 (Br1 млн. 240 тыс.). По сравнению с другими европейскими странами это не много, но еще 10 лет назад средняя зарплата в Румынии была на порядок ниже. Во многом это результат проведенных в стране структурных реформ.

Опыт Чехии

Из закрытия предприятий в Чехии в ходе структурных реформ никто трагедии не делал. Точных данных о количестве исчезнувших в Чехии предприятий нет, но их число измеряется не сотнями, а тысячами. Однако многие фирмы выжили и успешно развиваются. Были и такие, которые реструктуризировались, то есть дробились на несколько самостоятельных производств. Но многие оказались неконкурентоспособными и прекратили свое существование.

Причины могли быть самые разные. Это могло быть обусловлено и тем, что в хо­де приватизации не появился эффективный собственник. Но в некоторых отраслях он и не мог появиться. Например, в текстильной промышленности. Она рухнула в Чехии не столько из-за неэффективного распоряжения собственностью и плохого менеджмента, сколько из-за того, что в открытой глобальной экономике выдержать конкуренцию с дешевыми товарами из Восточной Азии было просто невозможно.

Сейчас из 36 банков, которые существуют в Чехии, государству принадлежат только два специализированных кредитных учреждения. Все остальные подконтрольны иностранному капиталу. Кстати, никаких неудобств в этой связи ни чешские бизнесмены, ни другие чешские граждане не испытывают.

Руководство Чехии изначально было заинтересовано в том, чтобы чешские предприятия, особенно крупные, покупались западным капиталом. Но иностранцы готовы были покупать очень мало из того, что было выставлено на продажу. Кое-что, впрочем, купили. Например, немецкий Volkswagen стал собственником чешского автозавода Skoda, причем на очень выгодных для Чехии условиях. Он сохранил бренд и принял на себя инвестиционные обязательства по модернизации производства. Сейчас производимые Skoda автомобили среднего класса вполне конкурентоспособны на мировых рынках, их охотно покупают во многих странах. Потом немцы купили и некоторые другие чешские предприятия. А компанию по обеспечению фиксированной телефонной связи приобрели в собственность испанцы.

Однако в целом Чехии удалось продать относительно незначительную часть государственной собственности — чуть больше 30% ее общей стоимости. Если же учесть, что речь идет о наиболее дорогостоящих предприятиях, то их доля в общем количестве предприятий и того меньше.

Другое дело, что инвесторы Германии, Франции, Бельгии, Японии, Кореи вкла­дывали деньги в создание в Чехии новых производств. В частности, крупнейшие фирмы мирового автобизнеса решили сделать посткоммунистическую Центральную Европу своего рода кузницей автомобильной промышленности. И сейчас эта промышленность вносит весьма существенный вклад в чешскую экономику.

Средняя зарплата в Чехии – €950 (Br6 млн. 735 тыс.), средняя пенсия – €410 (Br2 млн. 906 тыс.). Данный показатель составляет свыше 80% от среднего по Евросоюзу. Это более высокий уровень, чем, скажем, в Португалии, которая вступила в ЕС намного раньше.

Опыт Венгрии

Эпоха социализма оставила Венгрии один существенный минус – огромный внешний долг в $25 млрд. Это обстоятельство наложило заметный отпечаток на характер венгерского способа приватизации. В Венгрии рассматривали ее как один из главных источников пополнения казны. Приватизацию государственной собственности сразу же было решено осуществлять за живые деньги, то есть посредством продажи. Понятно, что в Венгрии покупателей найти не могли, крупных частных капиталов в ней тогда не существовало. Оставался единственный выход: продавать иностранцам. В результате же венгры и получили такое положение вещей, при котором почти вся промышленность Венгрии находится в руках иностранного капитала.

Те предприятия и даже целые отрасли, чья продукция были заведомо неконкурентоспособной, просто рухнули. В этом отношении Венгрия ничем не отличалась от других посткоммунистических стран. Более того, в Венгрии уже в 1989 году был принят закон о банкротстве, что в таких странах, как Польша и Чехия, произошло гораздо позже. И те предприятия, которые правительство, проведя тщательную сортировку, признало не имевшими национального значения, рухнули почти сразу. Без государственной поддержки они выжить не могли. Так что в этом отношении все было примерно так же, как у других.

А то, чем Венгрия от них отличалась, заключалось в том, что государство, испы­тывая острейшую финансовую недостаточность, решилось на продажу иностранному капиталу – немецким, французским и итальянским компаниям – своего энергетического сектора. И уже к 1995 году все венгерские генерирующие и энергопоставляющие компании находились в руках иностранцев.

Тем не менее, приватизация и продажа энергетического сектора были стратеги­чески мудрым шагом, привязавшим к венгерской экономике крупный западный капитал. Но они были и шагом отчаяния, потому что над страной висел огромный внешний долг. Без тех миллиардов долларов, которые были получены за энергетический сектор, венгерскую экономику ждали бы тяжелые потрясения.

Крупные торговые предприятия приобрели австрийцы и немцы. В банковскую сферу пришел капитал голландский, бельгийский и опять же немецкий. Американцы купили Будапешт-банк. Были проданы иностранцам и некоторые крупные металлургические заводы. А к концу 1990-х годов сформировался и крупный венгерский капитал, который купил ряд предприятий — в частности, в аграрном секторе.

Сегодня былой крупной промышленности в Венгрии уже нет. От прежней обрабатывающей промышленности мало что осталось. В рыночных условиях ее продукция, как правило, оказывалась неконкурентоспособной или просто никому не нужной.

Однако создавались новые производственные структуры, новые предприятия – прежде всего автомобильная индустрия. Сегодня среди крупнейших венгерских компаний каждая десятая является поставщиком крупнейших мировых автомобильных заводов. Они производят 10-12% ВВП Венгрии. Существуют и предприятия, на которых производится сборка Audi, Suzuki, Opel. То есть, что-то исчезло, а что-то возникло заново.

Можно задаться вопросом, в чем при такой экономике, принадлежащей в основном иностранцам, заключается венгерский экономический интерес? Ответ таков: он заключается в том, чтобы сохранять и создавать рабочие места. Потому что это выгодно венграм, а значит, и Венгрии. В условиях, когда производственные мощности быстро перемещаются по миру в поисках более дешевой рабочей силы,  венгры стремятся к тому, чтобы крупные иностранные компании создавали в Венгрии исследовательские и инженерные центры, привязывающие их к венгерской почве крепче, чем дешевизна венгерской рабочей силы. Вот в этом и заключается венгерский экономический интерес.

Движение в данном направлении уже просматривается. Например, в Венгрии осуществляется не только сборка автомобилей Audi, но и производится 90% двигателей для них. Все это делается на базе бывшего производителя грузовиков “Раба” в городе Дёр. Немцы полностью перестроили предприятие, и сейчас на нем занято около 15 тысяч работников, включая проектировщиков, инженеров, исследователей. В городе построена гоночная трасса для Audi, где испытываются новые двигатели и новые автомобили. А детали доставляются в режиме just-in-time из Ингольштадта, где расположена фирма, и уже на следующий день она получает собранные в Венгрии машины.

Опыт Литвы

В Литве тоже одно время (в период 1993-1996 гг.) пытались спасать и поддерживать государственные предприятия. Правительство пыталось спасать старые отрасли, а не помогать новым. Результатом такой политики стал рост государственного долга. Теперь ситуация иная, но тогда это было массовым яв­лением. Почти в каждом регионе имелись крупные предприятия, которые в большинстве своем уже обанкротились, но правительство старалось их поддерживать. Конечно, спасти эти предприятия все равно не удалось. В итоге, как и всем другим странам, Литве пришлось проводить структурную перестройку экономики, которая сопровождалась процессами приватизации и привлечения иностранного капитала.

В Литве сознательно создавали преференции для иностранных предпринимателей. С тем, чтобы западноевропейский и американский капитал был заинтересован в покупке крупных литовских предприятий. И капитал этот в Литву пришел, что сыграло одну из ключевых ролей в трансформации литовской экономики. То же самое происходило и в других балтийских государствах.

Огромную роль сыграла в данном отношении банковская реформа. Уже в 1997 го­ду в балтийских странах большинство банков были зарубежными. Такого не было нигде в Европе. Доля иностранного капитала (как и в Эстонии, чаще всего скандинавского) в литовском банковском секторе составляла тогда 97%. Наличие такой банковской системы создавало очень хорошие условия для проведения денежной приватизации. Предприниматели, у которых были идеи относительно развития предприятий, находившихся на грани банкротства, имели возможность получить банковский кредит и для их покупки, и для проведения модернизации. Речь идет не только о западных, но и о литовских предпринимателях, некоторые из которых стали в результате крупными магнатами. Современный банковский сектор в сочетании с твердой валютой и устойчивой монетарной системой, которую удалось создать в Литве, позволил выстроить здоровую экономику.

В советское время Литва имела электронную промышленность, а к настоящему времени почти всю ее потеряла: остались последние заводы, но и они банкротятся. Это почти полностью утерянный сектор. Но другие секторы – такие, как производство сельскохозяйственной продукции, текстильная и мебельная промышленность, – уверенно и успешно развиваются, причем именно за счет того, что ориентируются на западного потребителя. Те предприятия этих отраслей, которые были модернизированы, сегодня вполне конкурентоспособны на европейских рынках.

Куда делись люди, которые были заняты в электронной промышленности? Там были заняты две категории людей. Во-первых, это инженеры, которые имеют возможность применять свои знания и способности в других отраслях. Во-вторых, в советские времена в электронной промышленности трудилось огромное количество людей без какого-либо специального образования; они выполняли самую простую работу. И эти люди переходили в торговлю и другие сферы деятельности, которые очень быстро развивались в постсоветский период. Были такие случаи, когда, например, закрывался завод, изготавливавший телевизоры, и уже на следующий день до 20% его бывших работников оказывались в строительной отрасли.

На сегодняшний день средний размер зарплаты в Литве составляет €600 (Br4 млн. 252 тыс.), а пенсии – €220 (Br1 млн. 560 тыс.).

Опыт Эстонии

Эстония выбрала самый радикальный из всех возможных вариант экономической реформы. Политические силы, пришедшие к власти в 1992 году, шли на выборы с лозунгом “Очистим площадку от старого!”. Они исходили из того, что советская экономика не оставила Эстонии ничего, чем можно воспользоваться. Все нужно было переделывать или создавать заново, причем быстро и решительно.

Приватизация была проведена очень быстро: уже в 1993 году почти вся экономика Эстонии находилась в частных руках. Эстония ориентировалась на немецкую модель приватизации, которая использовалась в бывшей ГДР. Приоритетом было не пополнение госбюджета за счет продажи предприятий, а передача их эффективным собственникам, пусть и за символическую цену. В прессе тогда было немало кривотолков по поводу того, кому, что и за сколько продали. Но они быстро утихли. Потому что в целом приватизация оказалась успешной.

Контракты, в которых оговаривались определенные условия (инвестиции в мо­дернизацию, сохранение на какое-то время производства, рабочих мест и т.д.), как правило, соблюдались. Новые собственники ориентировались на то, чтобы сделать приобретенные предприятия эффективными и конкурентоспособными на внутреннем и мировом рынке. Это не всегда получалось сразу, были трудности, но к свертыванию производства они не вели.

Например, знаменитая Кренгольмская мануфактура в Нарве — предприятие со 150-летней историей, ставшее перед Первой мировой войной одним из самых крупных в мире текстильных производств. После распада Советского Союза российский рынок закрылся, а для обретения конкурентоспособности на мировом рынке требовались серьезные перемены. Мануфактура была приватизирована шведской фирмой Boras Waferi, и ее продукция продается теперь не только в Эстонии, но и в Европе. Однако трудности сохраняются и сегодня. Убытки в 2006 году составили 4,5 млн. евро. Тем не менее, руководство «Кренгольма» верит, что, несмотря на ценовой прессинг дальневосточных производителей, предприятие сохранится.

Что касается сохранения собственности в руках тех, кто получил ее в ходе прива­тизации, то перепродаж предприятий, а тем более их закрытия было немного. Да, имел место случай, когда шведы купили единственную эстонскую табачную фабрику, а потом ее закрыли. Но такие примеры единичны.

Эстония с самого начала не стала сохранять многие крупные промышленные предприятия, которые были построены для обеспечения потребностей Советско­го Союза и работали на сырье, поставлявшемся из России. Структурные изменения были очень существенными. Продукция советских предприятий оборонной промышленности и многих других после обретения государственной независимости и перехода к рыночной экономике оказалась никому не нужной. С другой стороны, Эстония не могла поначалу производить все необходимые для себя товары — их приходилось импортировать. Однако со временем ситуация ме­нялась, и потребности страны во все большей степени обеспечивались эстонской промышленностью, темпы роста которой в последние годы опережают рост других секторов экономики. Причем продукция эстонских предприятий конкурентоспособна не только на внутреннем рынке – более 3/4 этой продукции идет на экспорт.

Если же говорить о структурных реформах 1990-х годов, то их общая направлен­ность проявлялась, прежде всего, в опережающем развитии сектора услуг (банковских, финансовых и других), которого в советской экономике практически не было. Быстро развивались также рынок недвижимости, оптовая и розничная торговля. Сегодня более 67% ВВП Эстонии приходится именно на сферу услуг, значительная часть которых ориентирована на экспорт. Прежде всего, это услуги, связанные с транспортом и транзитом, а также с туризмом.

Эстония принадлежит к динамично развивающемуся  региону Балтийского моря, что обеспечивает ей хорошие возможности для развития. Вместе с тем эстонцы не согласны с утверждением, что Эстонии следует превращаться в страну большого транзита, в своего рода транзитный коридор. Свои перспективы Эстония видит в первую очередь в дальнейших структурных реформах, в развитии секторов экономики, производящих высокотехнологичную продукцию с более высокой добавленной стоимостью.

Для этого за прошедшие полтора десятилетия создана неплохая основа. Уже се­годня сектор телекоммуникаций Эстонии является, в сравнении со странами Центральной и Восточной Европы, одним из наиболее развитых. В Эстонии уже есть компании в сфере высоких технологий, которыми можно гордиться. В частности эстонцы гордятся своим Skype.

С 2000 по 2010 год средняя зарплата выросла в Эстонии вдвое – с €300 до €790 (Br5 млн. 600 тыс.), а средняя пенсия с 1993 года выросла в 15 раз и составляет сегодня €300 (Br2 млн. 126 тыс.). Безработица в стране составляет – 4%.

Опыт Латвии

В начале 1990-х годов в экономической литературе и в СМИ широко обсуждался вопрос о том, какие реформы лучше – медленные и постепенные или быстрые и радикальные. Латвия, как и ее балтийские соседи, выбрала радикальный вариант, полагая, что трудностей в любом случае избежать не удастся, а потому целесообразнее изживать их как можно быстрее.

Почти сразу были освобождены все цены. Это немедленно привело к тому, что предприятия, которые работали на субсидированных энергоносителях, начали умирать. Однако правительство к этому было готово и спасать то, что в рыночных условиях нежизнеспособно, не собиралось. Тщательно работая над программой макроэкономической стабилизации, оно пыталось не допускать денежных дотаций неэффективным предприятиям.

Тогдашнее правительство Латвии опасалось, что село резкого перехода к рыночным отношениям не выдержит. Поэтому государственные субсидии сельскому хозяйству сохранялись. Но именно из-за этих субсидий оно модернизировалось и развивалось намного медленнее, чем другие секторы экономики.

Приватизация была проведена достаточно быстро. Уже к 1999 году частный сектор производил в Латвии 60% ВВП. Сегодня в этом секторе производится свыше 75% товаров и услуг, в нем занято 3/4 работающих. В государственной собственности в Латвии остались только энергетика, система водоснабжения, а также образование и здравоохранение.

Учитывая недостаточную привлекательность латвийских предприятий для покупателей, тогдашнее правительство Латвии не выставляло при их продаже на аукционах никаких ограничительных условий. Если продавалась, например, аптека, то ее после покупки можно было не сохранять, и на ее месте мог возникнуть обувной магазин. Это рынок делал сам, и такой подход был правильным. Он позволял быстрее находить покупателей.

В начале 1990-х годов ряд экспертов полагали, что результатом приватизации в Латвии станет приток инвестиций в традиционные латвийские отрасли промышленности. В Советском Союзе брендами Латвии были “Спидола”, “рафики”, рижские электрички. Однако иностранцы, которые участвовали в приватизации, не сочли привлекательными эти активы. У датчан, немцев или португальцев ностальгии по «рафику» и «Спидоле» не наблюдалось. Продукция этих предприятий могла продаваться главным образом на российском рынке, но связи с ним у Латвии к тому времени оборвались.

Из тех предприятий, которые существовали еще в советские времена, выжить удалось не многим. Например, выжил, «Дзинтарс», производитель духов. Но все-таки это было производство, не требовавшее новых технологий. Выжили предприятия, которые могли стать поставщиками каких-то частей, например, для “Форда” и других крупных мировых компаний. Так, сегодня Даугавпилский завод приводных цепей изготовляет их для большинства крупных европейских автомобильных компаний. Конечно, латвийцам хотелось бы сделать какой-нибудь собственный латвийский бренд, но это, по их мнению, пока нереально.

В настоящее время 75% латвийского внешнеторгового оборота приходится на страны ЕС. Прежде всего, это продукция лесопереработки (22% латвийского экспорта), машины, механизмы, электрооборудование и продукция химической промышленности (30%), металлопродукция (около 16%), а также текстиль и текстильные изделия (8%).

Средняя зарплата в Латвии сегодня составляет €660 (Br4 млн. 680 тыс.), а пенсия – €230 (Br1 млн. 630 тыс.).

Опыт Болгарии

Реальные реформы начались в Болгарии намного позже, чем в других странах. Очень много времени было растрачено впустую. До 1997 года ни у одного из сменявших друг друга болгарских правительств реформаторской стратегии не было. У них сохранялись иллюзии, что возможен некий особый болгарский вариант развития, при котором капитализм в сфере мелкого бизнеса сочетается с крупными государственными корпорациями. Предполагалось, что их эффективность может быть обеспечена за счет лучшего менеджмента.

Нельзя сказать, что тогда ничего не получалось. Благоприятная экономическая конъюнктура позволила какое-то время обеспечивать определенный экономический рост. Сказывалось и то, что тогдашнее правительство не было коррумпированным. Но это было правительство, у представителей которого со­хранялась инерция коммунистического мышления, сохранялась иллюзия относительно возможностей эффективного управления государственной экономикой. Итогом же стала гиперинфляция и хозяйственная катастрофа 1997 года… За девять месяцев курс доллара подскочил со 100 до 1500 болгарских левов. А потом сразу и до 3000, после чего правительство рухнуло.

Болгарские политики восемь лет экспериментировали с экономикой, пытаясь подменять свободный рынок и его институты. И нужен был экономический коллапс, чтобы и политики, и население осознали тщетность таких попыток.

Этот экономический коллапс стал тем рубежом, после которого «особый путь» никто уже в Болгарии не искал. Гиперинфляция — это, как показал опыт Болгарии, самый большой друг либеральных реформ. Почти целое десятилетие болгарские политики удерживали страну от шоковой терапии и искали альтернативу ей. Альтернативой оказался шок гиперинфляции и экономический крах. Как тут не вспомнить недавнее высказывание главы государства на этот счет: “Такие недуги поддаются лечению без применения шоковой терапии, о которой у нас так любят судачить некоторые кабинетные «экономисты». И этого шока не будет. Если называть вещи своими именами, нам предлагаются надуманные рецепты” (Ситуация в экономике Беларуси в ближайшие несколько месяцев будет стабилизирована // Белта. 01.07.2011).

Но тогда же, в 1997-м, политический класс Болгарии вынужден был повернуться лицом к Евросоюзу и начать прислушиваться к его рекомендациям. Прежде всего — относительно сдерживания денежной массы.

Потом очень быстро, в течение двух лет, было приватизировано около 60% госу­дарственной собственности. Во многих случаях болгарские предприятия покупались именно иностранцами. Европейцам и американцам принадлежит сегодня 95-96% банковского сектора Болгарии, более 90% страховых компаний. Были проданы важнейшие инфраструктурные предприятия, в том числе — 40% болгарской телекоммуникационной компании. При проведении приватизации правительство Болгарии было заинтересовано не только в бюджетных поступлениях от приватизации, но и в стратегических инвесторах, каковыми являются представители крупного западного капитала. Поэтому тогдашнее правительство Болгарии охотно продавало им то, что они были готовы купить.

Экономический рост наметился уже в 1998-м. С тех пор он составлял в среднем 5,2% в год. Притом своих энергетических ресурсов у Болгарии нет, она их вынуждена покупать, причем, как и Беларусь, по растущим ценам.

Сегодня средняя зарплата в Болгарии составляет €300 (Br2 млн. 126 тыс.), а пенсия – €130 (Br920 тыс.). И если Болгария до сих пор отстает по основным экономическим показателям от других стран Евросоюза, то прежде всего потому, что дольше других была подвержена иллюзиям относительно возможности особого болгарского пути. За эти иллюзии пришлось дорого заплатить.

Опыт Восточной Германии (бывшей ГДР)

Представляет интерес также опыт структурной перестройки экономики Восточной Германии. Там был создан Опекунский совет (Treuhand) – структура, специально созданная для рыночной трансформации экономики бывшей ГДР. Сама идея создания Опекунского совета была, по мнению многих экспертов, гениальной. Осознав необходимость перевода экономики на рыночные основы, осознали и то, что неизбежной платой за это будет всплеск безработицы. Тогда-то и возник замысел создания особого учреждения, которое выступило бы в роли своего рода «козла отпущения». Или, говоря иначе, сосредоточило бы на себе народное недовольство, снимая тем самым ответственность с правительства. После воссоединения германские власти лишь заимствовали эту модель — с той, правда, разницей, что главным направлением деятельности Опекунского совета провозглашалась не санация государственных предприятий, не их финансовое и прочее оздоровление, а их приватизация.

Эта деятельность постоянно вызывала в обществе массу нареканий и сильных негативных эмоций, но на правительство они не распространялись. Правительство субсидировало работу Совета, но само оставалось в тени.

Правительство поначалу рассчитывало на то, что Опекунский совет, продавая предприятия, будет получать прибыль. Результатом же его деятельности стали убытки, составившие 200 миллиардов западногерманских марок. Потому что предприятия бывшей ГДР были по большей части в условиях рыночной экономики неконкурентоспособными, а потому найти желающих их купить было непросто. Тем более что на этих предприятиях висели невыплаченные долги. И одним из условий их продажи становилось погашение долгов Опекунским советом. Поэтому вместо ожидавшихся доходов деятельность Совета приносила лишь миллиардные убытки.

Те предприятия, которые никто не приобретал, продавались по символической цене – за одну немецкую марку. Покупатель платил одну марку, получал полную свободу предпринимательского маневра, но должен был брать на себя инвестиционные обязательства, а также обязательства по сохранению или созданию рабочих мест. Если собственным капиталом для этого он не располагал, то инвесторов, готовых субсидировать деньги данному предприятию, подыскивал Опекунский совет. Иногда это у него получалось, но далеко не всегда. Большого желания вкладывать деньги в восточногерманские предприятия не наблюдалось. Во всяком случае, в большинство из них. Примерно 2/3 восточногерманских предприятий оказались нежизнеспособными и были ликвидированы…  (примеч. Этот опыт нужно учитывать при разработке планов по приватизации и получения доходов от нее в Беларуси. Может так случиться, что многие белорусские предприятия также никто не захочет приобрести. – В.А.).

Среди оставшейся одной трети выжила электротехническая промышленность, проданная западногерманским концернам. Выжила часть предприятий в судостроении, машиностроении и индустрии, производящей оптику. Но все они сохранились лишь благодаря технологической модернизации, которая, в свою очередь, стала возможной благодаря приватизации и притоку частных инвестиций. При тех технологиях, которые имели место на предприятиях ГДР в 1989 году, обеспечение их конкурентоспособности в условиях рыночной экономики было немыслимо. А некоторые отрасли – например, химическая промышленность – в технологическом отношении были настолько отсталыми, что их пришлось создавать фактически заново. Заново была создана – в первую очередь западногерманскими концернами – и автомобильная промышленность.

По мере осуществления технологической модернизации старых вос­точногерманских предприятий и строительства высокотехнологичных новых производительность труда увеличивалась. Если в ГДР она составляла 1/3 от производительности труда в Западной Германии, то сейчас – 70-75%. И достигнут этот показатель был не только за счет технологического переоснащения экономики, но и за счет освобождения от “лишних” работников. Таких “лишних” в ГДР было очень много. Доля таких людей составляла 10-20% от числа занятых на предприятиях. При социализме, как известно, безработицы не должно было быть, а потому на предприятиях и в учреждениях было множество сотрудников, которых нечем было занять.

Естественно, что переход к рыночной экономике повлек за собой массовые увольнения. В первые годы после объединения Германии безработица в восточных землях достигала 30%. Так приходилось расхлебывать последствия плановой экономики, стимулируя рост производительности труда и приход в Восточную Германию западногерманского и иностранного бизнеса.

Сегодня средняя пенсия у мужчин в восточных землях Германии составляет – €1100-1200 (Br8 млн. 505 тыс.), у женщин — €800-900 (Br6 млн. 380 тыс.). Это даже выше, чем в Западной Германии (у мужчин на €50, у женщин — примерно на €200). Правда, зарплаты больше на западе, ее средний размер колеблется там, в зависимости от отраслей, от €2500 (Br17 млн. 720 тыс.) до €3000 (Br21 млн. 265 тыс.), между тем как на востоке она на 10-15% меньше. Уже к 1995 году уровень благосостояния на немецком востоке достиг 90% того, который был на западе.

Уроки для Беларуси

Беларусь остается практически единственной страной, которая сохранила государственный сектор экономики практически в неизменном виде, в котором он ей достался со времен Советского Союза. Особенностью белорусской экономической модели является сохранение государственных предприятий и поддержка всеми силами, за счет всех возможных ресурсов, деятельности этих предприятий, многие из которых являются убыточными или низкоэффективными. Это стратегическая ошибка проводимой экономической политики.

Власти должны осознать одну непреложную истину: у государства нет других денег кроме как тех, которые оно отнимает у населения и у других прибыльно работающих предприятий. Даже, если государство прибегает к эмиссии денег, то затем в виде инфляционного налога за это расплачиваются население и другие  предприятия. Вся многолетняя поддержка убыточных и низкоэффективных государственных предприятий, которые до сих пор не приватизированы и не нашли своего эффективного собственника, оплачена из “кармана” населения и других предприятий. Кроме явных потерь в виде налогов (в том числе инфляционного, который в Беларуси выше, чем в других странах в разы), имеются еще и неявные потери. Это тот размер недополученной зарплаты, которую могли бы иметь белорусы, если бы они получали заработную плату, соразмерную той, которую имеют сегодня граждане нашего географического региона (рис. 1). Эту часть зарплаты они уже не получат. Потому что деньги, которые могли быть потрачены эффективными собственниками и предприимчивыми людьми на создание новых высоко прибыльных производств товаров и услуг, на создание высокооплачиваемых рабочих мест, отнимались у них и направлялись на поддержку убыточных и низкоэффективных государственных предприятий. Не так на этот счет хорошо высказался директор отдела Украины, Беларуси и Молдовы Всемирного банка Мартин Райзер, обратив внимание на то, что “в Беларуси происходит вытеснение частных инвестиций государственным сектором, и тем самым подрывается конкурентоспособность экономики”. Хотя как раз об этом говорил в свое время Генри Хазлитт 60 лет назад в своей книге “Экономика за один урок” (1946), когда предупреждал, что такое будет происходить каждый раз, когда государство за счет перераспределительных процессов будет пытаться поддержать те или иные предприятия и отрасли.

18-07-14

Рис. 1. Сравнение средних зарплат и пенсий в вышерассмотренных странах и в Беларуси.

* При переводе средней зарплаты и пенсии по Беларуси в евро взят курс, который был выставлен  в коммерческих банках на 15.07.2011 – 7088Br за 1 евро (хотя по такому курсу валюту евро практически купить нельзя; поэтому в реальности средняя зарплата и пенсия в Беларуси, выраженная в евро, еще ниже).

При этом еще раз подчеркнем, что самое главное в ходе приватизации – это не получить как можно больше доходов от продажи государственных предприятий, а найти для них эффективных собственников. Как точно отметил, тот же Мартин Райзер, напутствуя правительство Беларуси, что «Частные собственники являются более эффективными менеджерами. Целью приватизации должно являться не столько финансирование дефицита бюджета, сколько привлечение более эффективных менеджеров на предприятия. Лучше не полагаться на приватизацию при решении кризисных вопросов, а иметь хорошую макроэкономическую среду».

При этом понятно, что системные трансформации всегда сопровождаются кризисами. Например, последствия освобождения цен в любой стране обычно одинаковы – это огромная инфляция, общий спад производства. Но потом неизбежно начинается рост экономики. Причем чаще всего в тех отраслях, где произошел наиболее резкий спад. Правда, при условии, что будут созданы новые экономические и правовые институты. И еще нужна жесткая антиинфляционная политика, без которой оздоровление экономики и переход от спада к росту невозможны в принципе.

Поэтому либерализация экономики и проведение ее структурной перестройки должны сопровождаться жесткой финансовой политикой, в том числе политикой направленной на ограничение доходов населения. Быстрый рост зарплат всегда представляет повышенную опасность для экономики любой страны. При определенных обстоятельствах рост зарплат отнюдь не способствует развитию экономики. При очень существенном росте зарплаты во многих отраслях производительность труда увеличивается заметно меньше. А это влечет за собой высокую инфляцию и падение конкурентоспособности.

Многим странам в свое время потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что никакого “особого” пути развития не существует. Что подмена государством рынка – это только иллюзия, за которую придется впоследствии дорого заплатить. Причем руководство Беларуси не единственное в Европе, кто поддался иллюзии, что неконкурентоспособные госпредприятия можно спасти, что нужно основываться на том, что «нам досталось от наших дедов-прадедов, от наших родителей, ничего не уничтожая,  развивая эти направления, чего бы нам это ни стоило, даже с определенными потерями на этом этапе, надеясь на то и веря в то, что завтра это все окупится».  Нет не окупится. Не стоит зря надеяться. Это убедительно показал опыт других стран, который проанализировали кабинетные экономисты и который стал сегодня уже составной частью экономической теории . Так, поддержку госпредприятиям пытались оказывать в разное время – Болгария (в 1989-1997 гг.), Литва (в 1993-1996 гг.), Румыния (1989-1996), Словакия (1993-1998 гг.), и другие страны. Везде этот путь заканчивался одинаково – ростом внешнего или внутреннего долга и угрозой дефолта. Если деньги на поддержку госпредприятий брались за счет эмиссии, то дополнительно следовали – высокая инфляция и обвал национальной валюты.

Есть только один путь, который прошли все страны, и после которого начинался устойчивый экономический рост и рост зарплат и пенсий без постоянно растущих цен и периодических обвалов национальной валюты: Либерализация экономики (чтобы выяснить, какие предприятия действительно прибыльные, а какие убыточные) – Отказ от поддержки госпредприятийРеструктуризация предприятий (выделение жизнеспособных структурных подразделений и выставление их на продажу; закрытие глубоко убыточных неперспективных структурных подразделений) – ПриватизацияПривлечение иностранных инвестиций для создания новых предприятий (параллельно с приватизацией) – Создание частной рыночной экономикиИзменение функций государства.

Данная запись в блоге во многом составлена на основе материалов из книги: Путь в Европу. Под общ. ред. И.М. Клямкина и Л.Ф. Шевцовой. М.: Новое издательство, 2008. 400 с.

 

Автор: Владимир Акулич

Источник: ЭКОНОМИКА.BY

Leave a comment

Миссия

Продвигать аналитику для информирования и выработки доказательной политики, адвокатировать развитие частного сектора.

Портал ЭКОНОМИКА.BY

О портале

For using special positions

https://ekonomika.by

For customize module in special position

https://ekonomika.by

Template Settings

Color

For each color, the params below will give default values
Blue Green Red Radian
Select menu
Google Font
Body Font-size
Body Font-family